Сегодня годовщина гибели Юрия Кравченко. Его не стало 4 марта 2005-го. По горячим следам смерть экс-главы МВД сочли суицидом. Данная версия до сих пор вызывает серьезные сомнения. И не только из-за двух выстрелов, странного положения тела и очень спорной предсмертной записки, не сразу найденной на месте происшествия. Либо подброшенной теми, кто пытался срежиссировать самоубийство бывшего министра, угрожая расправой его близким, тем самым вынудив свести счеты с жизнью, чтобы запутать следствие. Кравченко был далеко не из малодушных, и уж точно не из слабых.
Мы встретились с человеком, хорошо знавшим его не по службе, а вне ее. Юрий Федорович был личностью разносторонней, творческой, ценил искусство, литературу, музыку, театр. Обладал хорошим слухом, приятного тембра голосом. В минуты отдыха, релакса, в узком кругу любил послушать старинный романс, спеть любимую песню.
Народный артист Украины Владимир Засухин был его близким другом и многолетним партнером в творческом тандеме. Накануне очередной памятной даты известный певец и композитор ответил на вопросы «Сегодня».
«Прощаясь, сказал о любви в прошедшем времени»
— Владимир Фролович, Вы Кравченко видели за несколько часов до его загадочной гибели…
— Это было 3-го марта. Поезд во Львов, где у меня было несколько концертов, уходил вечером. Зная, что у Юрия Федоровича 5-го марта день рождения, решил заехать и поздравить.
— Домой?
— Нет. Он тогда большую часть времени проводил на Трухановом острове, жил на дебаркадере. И я отправился туда.
— Кравченко был один? Без жены?
— Жены не было. Только близкие друзья. Немного.
— Ничего в поведении Юрия Федоровича не насторожило, не показалось странным?
— Прозвучала фраза, которой поначалу не придал значения. Но позже часто к ней возвращался. Прощаясь, он сказал: «Володя! До свидания! Хочу, чтобы знали: я вас очень любил…».
— Так и сказал — дословно?
— Именно в прошедшем времени. И я не раз потом размышлял над тем, почему он сказал — любил, а не люблю…
— Почему же?
— Наверное, чувствовал, что эта наша встреча — последняя.
— Утром 4-го марта он планировал быть в ГПУ, куда его публично вызвал генпрокурор. Где, как рассказывали соратники, намеревался дать следствию важные показания, весьма нежелательные для некоторых высокопоставленных лиц…
— Возможно. Но мы с ним этого не касались. Юрию Федоровичу было определенно известно, что за ним следят, что дебаркадер под наблюдением. Так говорили его бывшие подчиненные, те, кто находился рядом. Одно накладывалось на другое. Но и тогда я был далек от всего этого, и сейчас.
— От чего далеки?
— От их службы. От наружки. Вообще от милицейских дел.
— И что было в тот вечер 3-го марта? Попели, выпили?
— Попели. Там была гитара, которую я и не забирал. Но спиртного я не употреблял, так как был за рулем. Выпил только чаю.
— Вы предупредили о своем приезде? Или могли явиться и так?
— Мне разрешалось приехать без предупреждения. Юрий Федорович всегда был рад нашей встрече.
— А Вы?
— И я. С ним было очень интересно. Он имел невероятно широкий кругозор. Когда только познакомились, он им просто поразил меня.
— Чем же конкретно?
— Уровнем информированности, причем в самых разных сферах. Тонким вкусом. Вокальными способностями. Знанием наизусть множества песен, романсов. Насколько понимаю, у него была своя фонотека, которую постоянно пополнял и обновлял. Как каждый, наверное, в большей или меньшей степени. В юности, в молодые годы участвовал в самодеятельных спектаклях, играл в каком-то театре, и у него получалось. Вне всякого сомнения, многогранная, яркая артистическая натура.
— Где вы все-таки познакомились? Он уже был министром?
— По-моему, это произошло в 1999 году. Познакомились на дне рождения тогдашнего главы Старокиевского района столицы Бориса Андресюка. Среди приглашенных оказались мы с Юрием Рыбчинским и Юрий Федорович, уже в ранге министра. Разговорились. Ему кто-то сказал, что я собираюсь покинуть Украину. Проблемы с жильем у меня действительно были, но уезжать не планировал. О чем и сказал. Чувствовалось, он не очень-то поверил. Тем не менее мы сблизились. И стали дружить. Это была крепкая мужская дружба.
«Настоящий друг с большой буквы»
— В свое время на «Радио Рокс» выходила ваша авторская музыкальная программа «Романс-Холл». Очень популярная. Хотя и не вписывалась в молодежный формат. Одну из них вы провели, можно сказать, дуэтом вместе с Кравченко, совместно исполнив в прямом эфире несколько романсов и песен. Он сразу принял приглашение?
— Практически сразу. И та давняя передача, признаюсь без ложной скромности, имела большой успех.
— По тем временам это было очень необычно, даже вызывающе: силовой министр, авторитарный, волевой, упрямый, вдруг открылся перед слушателями с совершенно неожиданной стороны — как чувственный, тонкий лирик, понимающий толк в музыке, вокале.
— Все правильно. Ну а другую программу я посвятил Юрию Федоровичу после его смерти.
— Назвав своим настоящим другом с большой буквы. И посвятили ему немало теплых, хороших слов. Не идеализировали Кравченко?
— Нет. Слова были заслуженные. Сердечность, доброта, такт, даже сентиментальность… Этими качествами он не был обделен. Юрию Федоровичу были присущи и патриотизм, ответственность. Чувство долга, честь, достоинство. То, что для многих нынешних руководителей, к сожалению, не характерно.
— Вы на четыре года старше. Были с ним на ты?
— Нет. Только на вы.
— Почему?
— Так сложилось. Он с уважением относился ко мне. А я, так же уважительно, к нему. Фамильярности, панибратства между нами не было.
— О Кравченко немало написано. И все же — чего мы еще не знаем?
— Юрий Федорович, на мой взгляд, был готов к трагической развязке. Обладая большим оперативным опытом, мог предположить и, скорее всего, представлял, что его ждет. Но ничего не предпринял, чтобы избежать расправы, обезопаситься…
— Откуда такой вывод?
— Он мог легко и быстро скрыться, где-то переждав трудные времена. Уж с его-то милицейским чутьем, практическими знаниями и оперативными возможностями это не составило бы большого труда. Да и друзья помогли бы. Но чувство собственного достоинства, понимание офицерской чести не позволили пойти на такой шаг.
— То есть версию суицида вы не разделяете.
— Боже упаси! Внешне все было обставлено так, чтобы смерть выглядела самоубийством. Только Юрий Федорович никогда бы не покончил с собой по своей воле. Запугать его было невозможно. А поставить перед выбором, угрожая, если не примет условия, самым близким людям, — вполне. Внуку, дочерям, жене. И он предпочел умереть сам, но не подверг риску их жизни. В его ситуации это был единственно возможный выход. Но это — моя личная точка зрения.
— Вы же были на похоронах?
— Ну, естественно.
— По церковным канонам самоубийц ведь не отпевают.
— Юрия Федоровича, как вы знаете, отпевали — в Ильинской церкви. И это еще больше укрепило уверенность в том, о чем уже сказал.
«Наше с Ирой счастье было поровну на двоих»
— Через год после этого пришла беда и в вашу семью. При загадочных обстоятельствах была убита Ирина — ваша третья, гражданская жена. Ходили слухи, что это могло быть связано с гибелью Кравченко.
— Не думал так раньше и не думаю сейчас. Мы с Ирой были свидетелями по делу Кравченко. Но как свидетель она, по сути, ничего не знала и, соответственно, ничего важного сообщить следствию не могла. Бывали с ней на дебаркадере. Но не дома у Юрия Федоровича — там не были ни разу. А он к нам с женой приезжал.
— Убийство Ирины раскрыли?
— Формально. Его повесили на так называемого «Караванского стрелка». Помните о Ярославе Мазурке?
— Конечно! Он хладнокровно расстрелял четверых охранников ТРЦ «Караван» и спокойно скрылся, но вскоре был найден мертвым на территории Сырецкого парка — якобы покончил жизнь самоубийством. Только ведь эти события случились в 2012-м, намного позже, чем погибла Ирина…
— Вот на него убийство Ирочки и списали — шесть лет спустя. Так ли это было, уже не установишь (в полиции подтвердили причастность Мазурка и к этому убийству, и похожему по почерку. — Авт.). До сих пор сомневаюсь.
— Вы тяжело пережили смерть жены…
— Не то слово. Прожитое вместе время, пожалуй, было для нас самым счастливым. Она моложе на 21 год, но разницу в возрасте я не чувствовал. Бог подарил нам желанную дочь — Флориану. Это тоже счастье. И родилась она в тот же день, что и мой отец — 31 августа.
— Что означает ее необычное имя?
— По церковному календарю в этот день отмечают Флора и Лавра. Отсюда Флориана. Скоро ей 14.
— Скажите откровенно, Владимир Фролович, вы пользовались покровительством Кравченко? Близость к такому высокопоставленному руководителю наверняка давала какие-то привилегии, бонусы, нет?
— Да я бы не сказал, что пользовался его расположением, хвастался, щеголял нашей дружбой, злоупотреблял доверием.
— Владельцам некоторых личных автомобилей тогда выдавали заветную корочку с надписью «Машина остановке и проверке не подлежит». Она сулила счастливым обладателям огромные преимущества, по сравнению с остальными, перед ГАИ и считалась охранной грамотой на дороге. Была у вас такая ксива, только честно?
— Недолго. Но была. Как и номера.
— А какие номера? У Кравченко — 00-17. А у вас?
— 27-47. Потом, при другом министре, проходил техосмотр, и мне сообщили, что компьютер эти номера не видит. На том привилегии перед ГАИ и закончились. Так что пользовался ими не очень долго.
— Вы на Байковое кладбище приходите?
— Прихожу. Но не в день смерти Юрия Федоровича. Бываю там один.
— Почему так?
— Тяжело. Морально тяжело. После того как не стало его, а потом Иры, перенес два инсульта. Обе смерти стали для меня очень горькими утратами. Когда вдова Кравченко звала на кладбище, сначала приходил туда вместе со всеми. Затем — один. Приду, цветы у могилы положу, поговорю, помолчу, помяну. Мне так чуть легче. Татьяна Петровна, наверное, обижается. Но надеюсь, понимает. Как нахлынут воспоминания — не передать. Сегодня, перед встречей с вами, в два часа ночи проснулся и до утра уже не мог глаз сомкнуть…
— Один живете?
— Нет. Со своей второй женой — Валерией. В свое время мы расстались. Так бывает. А потом она заболела. И я фактически стал ее сиделкой. С сентября прошлого года не ходит. Кто-то должен ухаживать. Когда еду на работу, присматривает старшая дочь. Или прошу кого-нибудь из друзей. Вот такие дела.
«Песня задела их за живое»
— Было бы несправедливо не спросить, как родилась одна из самых популярных и, кстати, любимых Кравченко песен — «Берега». Юрий Рыбчинский рассказывал, что это произошло у него на кухне.
— Тут у нас с Юрой воспоминания расходятся. С подачи Кравченко нам временно предоставили домики на территории реабилитационного центра, недалеко от площади Шевченко. Ко мне в гости пришел Рыбчинский. Ну, пообщались. А потом он присел на крыльце и начал что-то писать. Заглянул — стихи. Вижу строчки: «Берега, берега, берег этот и тот…». Под эти стихи и у меня какая-то мелодия начала рождаться… Взял гитару, стал наигрывать… Потом Юра ушел. А утром уже я пришел к нему с готовой песней. Напел. Он записал ее на магнитофон… Сейчас говорит, что это происходило на его кухне. Но на самом деле — так, как рассказываю. Через несколько дней кассету передали Александру Малинину. Он включил «Берега» в свой репертуар. У него, по-моему, восемь моих песен. И я не в претензии. Хороший певец.
— А когда Кравченко первый раз «Берега» услышал?
— В Крыму, на базе отдыха МВД Украины. Это место называлось Бекетово. На самом побережье Черного моря. Юрий Федорович принимал тогда президента Леонида Кучму. И там я впервые исполнил «Берега».
— Как они восприняли песню?
— Оба были в шоке.
— В чем это выражалось?
— Услышав, попросили спеть еще. Потом еще. И еще. Всего — 17 раз!
— Ничего себе! Как вы к этому отнеслись?
— Было приятно, что песня понравилась и Леониду Даниловичу, и Юрию Федоровичу. Это было видно.
— Наверное, в струю, под настроение попала. Да под рюмочку…
— Не так, чтобы под рюмочку. Просто слова и музыка не оставили равнодушными, задели какие-то струны души.
— Вам выпить предлагали?
— Да.
— Не отказывались?
— Только пригубливал. Все-таки, президент, министр…
— Виски или коньяк?
— По-моему, было и то, и другое.
— Кто-то еще присутствовал?
— Охрана, конечно. Люди из близкого окружения. Точно уже не помню. С тех пор столько лет прошло.
— У Кравченко были явные враги? Или только тайные?
— Наверняка хватало и явных, и тайных.
— Как считаете, если бы он стал премьером или президентом…
— …А он бы обязательно стал…
— …в какой бы мы стране сейчас жили?
— Уверен, в совершенно другой.
— И войны б не было?
— Однозначно. Жаль только, что история, как известно, сослагательного наклонения не терпит…